О. Торбасов
Опыт политической классификации
Условием всякого серьёзного анализа является проведение классификации исследуемых явлений. Для политических организаций существует старый, испытанный критерий «правые-левые». Обычно довольно легко интуитивно определить, какое из объединений правее, а какое, соответственно левее. Однако, при попытке дать определение «правизне» или «левизне», исследователь натыкается на проблемы. Цельный критерий распадается на множество паллиативных, верных лишь на определенных участках политического спектра. Тем не менее, попытки дефинирования не прекращаются. Одна из буржуазных газет недавно лихо определила «левых» как сторонников госконтроля, а «правых» — «частной инициативы» (под которой имеется в виду готовность сыграть на чьей-то неудаче, в лучшем случае — первым цапнуть выгодный сегмент рынка). Спорить, так ли это, можно было бы в издании каких-нибудь левых зюгановцев… Разумеется, это неверно. Вопрос прежде всего касается отношения к нынешнему общественному строю. При углублении в проблему этот критерий размывается, и появляются другие. Мы начнем с наиболее общей постановки вопроса, рассмотрим некоторые отдельные участки политической арены, коснувшись классификационного опыта, предпринятого Иг. Губкиным в брошюре «Зову живых», и закончим обзором основных направлений в коммунизме.
В общем виде спектр левые-правые выглядит следующим образом: анархисты — коммунисты — социалисты — либералы — консерваторы. Анархисты выступают, как правило, за утверждение того же идеала, что и коммунисты, во всяком случае, за общество без угнетения и эксплуатации (см., напр., Урсула Ле Гуин. ). Здесь существенно то различие, что коммунисты выступают за использование государства диктатуры пролетариата как стадии, предваряющей и обеспечивающей вступление в коммунизм, анархисты же хотят отменить всякое государство сразу. Промежуточное положение занимают анархо-коммунистические (кропоткинские) и новолевые тусовки. Правее коммунистов (после кучки колеблющихся, полуреволюционеров-полуреформистов, катедер-марксистов, центристов, революционных на словах и реакционных не деле) находятся все те, кого существующий (а именно, капиталистический) строй, в общем, устраивает. Названия их групп выделены курсивом, поскольку не являются чёткими общепризнанными дефинициями и здесь определяются по-новому. Разделение проводится по наиболее общим социально-экономическим параметрам, т.е., например, игнорируется, на капитал какой страны замыкаются политики данного направления — на германский, штатовский, израильский или отечественный.
Итак, социалисты являются сторонниками капиталистического строя, хотя могут так свой идеал не называть и даже притворяться, что когда-нибудь добьются его замены. Экономическая их программа может совпадать с применяемой на определенных этапах коммунистами (НЭП) и даже выдвигаемой коммунистами программой-минимум. Однако, прежде всего, социалистов выдает отказ от слома нынешней государственной машины. От всяких антиэтатистских формул социалисты шарахаются как чёрт от ладана. И неудивительно. Социалисты стремятся к овладению существующим государственным аппаратам («Отнять государство у бандитов, вырвать рычаги управления из рук безумцев, проходимцев и дилетантов — вот наша стратегическая задача» — ), в определённые моменты в определённых странах они бывают близки к этому или уже добились этого. И раз за разом дорвавшиеся до власти социалистические лидеры скатывались к либерализму (Эберт) или устранялись буржуазией (Альенде), а революционная часть актива подавалась в коммунисты (Союз «Спартак» — КПГ). Та же судьба ждет и Зюганова.
Либералы тоже выступают за сохранение капитализма. В чём же их отличие от социалистов? Социалисты выступают за реформирование строя, за его лакировку, за увеличение общественных фондов (контролируемых буржуазным государством, напомним), за счёт которых укрепляется система социального обеспечения и — безусловно — облегчается жизнь трудового человека. Либералы отвергают Кейнса во имя монетаризма, провозглашают «свободу рынка» (хотя известно, что самый свободный рынок только обеспечивает неэквивалентный обмен товарами между трудящимся и работодателем). В принципе, либералы есть наиболее прямая, непосредственная манифестация капитализма в форме, существующей на данный момент.
И тут оказывается, что чёткой грани между социалистами и либералами нет! Если не запрограммирована пролетарская революция, то будет ли огосударствление сколько-нибудь прогрессивным, зависит от такого неполитического свойства, как порядочность руководителя — или его расчёт, связь с массами или, напротив, определёнными финансово-промышленными группами (спонсорами). Какой-нибудь «прагматик» типа Лужкова или Примакова ничем особенно не отличается от «прагматиков»-социалистов Подберёзкина, Тулеева, правого зюгановца Маслюкова. Корректно ли ставить Лужкова левее какой-нибудь Хакамады — вопрос сложный, здесь мы не будем вникать в типологию либеральных объединений (и социалистических, кстати, тоже). Это всё «партии власти» — правящие или оппозиционные — а они развиваются совсем по другим законам, чем внесистемные. Вкратце можно сказать, что для них ключевую роль играют не идеи или массы, а денежные потоки и иерархия власти.
Правее либералов поставлены консерваторы — так мы обозначили класс организаций, удовлетворенных капиталистическим строем, но желающих «осадить назад», реформировать его в направлении ликвидации завоеваний пролетариата, плюс горстка ретроградов, ратующих за возврат к феодализму, рабовладению или первобытно-общинному строю. Из «респектабельных» полулибералов-полуконсерваторов можно вспомнить переизбранного с огромным перевесом губернатора Новгородской области М. Прусака с его идеей допускать к выборам только предпринимателей (см. «АиФ» №15 за 1998 г.) или восстановившего многожёнство (феодальный пережиток!) Аушева. К консерваторам же относятся сторонники установления открытой буржуазной диктатуры (фашисты) и монархисты (напр., овец скульптор Клыков).
Обратимся к классификации анархистов по Иг. Губкину (произведена на основе данных Л. Романовой-Щипцовой). Основное разделение проведено верно: правое крыло — синдикалисты (крайние справа — «анархо-капиталисты», выступающие в поддержку среднего бизнеса казанцы, потом питерцы), левое — анархо-коммунисты. Справа — утопия рыночная, слева — антирыночная. И вот тут-то мы и имеем один из парадоксов, демонстрирующих не то что «неэвклидовость», а даже «нетранзитивность» (транзитивность — свойство, заключающееся в том, что из aRb и bRc следует aRc, где R — бинарное отношение) политического пространства. Казалось бы должны сходиться правые анархисты и левые коммунисты, ан нет, анархисты примыкают к находящимся правее коммунистам именно своим левым флангом, плавно перетекая в новолевую тусовку (см. схему 1).
Собственно, упоминаемые Губкиным анархо-краеведы, чернозёмная тусовка и даже Московский Клуб Анархистов могут быть с куда большими основаниями отнесены именно к новым левым, а вовсе не к анархистам. Эстетические концепции анархо-краеведов, акцент на антиимпериализме (вплоть до национально-освободительного!) липчан (см. журнал «Чёрный беспредел»), психоделия плюс герилья «Травы и воли» позволяют говорить об этом более-менее уверенно.
Отдельно следует классифицировать националистов, поскольку они изрядно «размазаны» по спектру — в ещё большей степени, чем анархисты. Причина «размывания» и там, и там — представление вторичной проблемы, как основной, «решающей всё», в результате чего место на общей схеме может быть определено, как исходя из экономической программы, так и из кардинального для самого движения отличительного признака. Для анархистов это — антиэтатизм, проблема государства. Для националистов, естественно — национальный вопрос. Основной критерий здесь, очевидно, интенсивность национализма в противовес социализму. Крайне правыми оказывается даже не , а ряд ещё более (!) злобных групп, проповедующих поражение в правах и высылку из России по расовому признаку. Самая известная из них — Народная Национальная Партия (ей принадлежит газета «Я русский», флаг может быть опознан по антониевскому кресту, он же «крест потент»). Программные документы ННП гласят («Земщина» №99-100, цит. по А. Верховский, А. Папп, В. Прибыловский. Политический экстремизм в России — М.: Институт экспериментальной социологии, 1996): «Лица нерусской национальности или неправославного вероисповедания не могут быть гражданами России… Нерусские могут издавать газеты и книги по-русски, лишь с пометкой перевода! И по специальному разрешению. Православие является государственной религией», а также предусматривают насильственную русификацию коренных национальностей.
Далее идут РНЕ и, кстати, входящая в НПСР, Русская Партия (Милосердова). Экономические их программы по существу не отличаются от таковых у Зюганова или Лужкова. РНЕ собирается запретить межрасовые браки («умно»!), но, кажется, не намеревается насаждать православие, а гражданство обещает не только толкуемым расширительно «Русским», но и «Россиянам». В РНЕ можно выделить крайне правых (упёртых антикоммунистов — по выражению одного нацбола, у них «солома в голове») и умеренных, которые идут на контакт с социалистами, как те же милосердовцы. Впрочем, это не правило, а исключение, даже нонсенс.
В центре националистического движения располагаются организации, более умеренные в своем национализме и подчас выдвигающие антикапиталистические лозунги. Из хорошо известных к ним можно отнести РОС и , впрочем, они выходят за рамки «центра», образуя левонационалистическое крыло и на самом левом краю смыкаясь с леворадикалами (известные нам примеры — А. Цветков, Ю. Нерсесов, Ивановская и Свердловская организации НБП; 8 июля 1999 г. В. Тюлькин обратился в ЦК РОС с письмом, в котором называет РОСовцев «товарищами по борьбе» и, отмечая, что «о совпадении наших позиций по большинству вопросов практической политики говорит почти стопроцентная корреляция голосований нашего депутата В. Григорьева с депутатами РОС», предлагает РОС «совместное выступление на выборах» (БЛИЦ №28, 1999 г.)). Здесь национализм постепенно избавляется от расизма (пропаганды генной исключительности — она заменяется социокультурной) и шовинизма (ксенофобии, ненависти к инородцам), перерастая в советский фундаментализм (см. статью «Возрождение советского народа» в «Бумбараше» №4(50), август 1998 г.). Кстати, к советским фундаменталистам следовало бы отнести Анпилова с его вечно меняющей название тусовкой (ныне она носит название КПСС Ленина-Сталина), обоснование см. в «Бумбараше» №3(53) за сентябрь 1999 г. Различие между перечисленными организациями состоит в том, что НБП моложе и радикальнее, а КПСС ЛС привержена советским и даже совковым стандартам и, наверное, в наибольшей степени из всех компартий заслуживает звания «партии пенсионеров» (средний возраст делегатов учредительного съезда — 60 лет) (статья была написана до возникновения феномена — прим. 2001 г.). РОС, по-видимому, нечто среднее. Иг. Губкин поместил анпиловцев левее лимоновцев, никак это не обосновав, хотя такая расстановка вызывает сомнения. При идентичности идеологий, Анпилов сильнее упирает на «советскость», а Лимонов на радикализм. И то и другое — вопрос стиля, так что веских оснований распределить их по одной оси нет.
Покончив с националистами, приступим к коммунистам и здесь ещё раз вспомним Губкина, расположившего компартии в следующем порядке: РКРП-левые — РПК, ВКПБ, РКП-КПСС — РКРП-правые — КПСС(ЛС). Опять-таки никаких обоснований он не приводит, кроме вполне понятной обиды на Тюлькина, заставившей запихать его поправее. Бывший секретарь ЦК РКРП по идеологии А.А. Сергеев на VIII съезде 28 ноября 1998 г. попытался перечислить пункты, отделяющие РКРП от всех других партий:
- цель — социализм в марксистском понимании,
- признание диктатуры пролетариата (хотя известно, что этот пункт внесен в Программу РКРП только на VI съезде 30 марта 1997 г. по инициативе антисергеевца Б. Гунько),
- революционный путь взятия власти,
- выборы по производственному признаку.
Очевидно, что РПК и РКП-КПСС образуют особую группу, это доказывается общим происхождением (Марксистская платформа в КПСС) и объединительной инициативой этих двух партий в 1997 г. В ходе партийной дискуссии 74% опрошенных членов РПК высказались за объединение. Инициатива сорвалась, поскольку РКП-КПСС выдвигала неприемлемое для РПК требование сохранение в названии объединённой партии аббревиатуры «КПСС».
Предположительно, эти партии стоят левее РКРП и соответственно ближе к троцкистам. В таком случае, ВКПБ следует поместить правее. В вопросе о выборах она, в отличие от РКРП, занимает леваческие бойкотистские позиции, но это, видимо, объясняется ее неспособностью принять реальное участие в выборах (принцип «зелен виноград»).
Идеологическое различение партий Роскомсоюза встречает ряд трудностей, основная из которых заключается в том, что деление по партиям не совпадает с делением по платформам. Иными словами, в одной партии можно найти людей (и это скорее правило, чем исключение!), расходящихся во взглядах сильнее, чем с какими-либо активистами других партий. В качестве примера вспомним Орловский молодежный слёт (см. БЛИЦ №32, 1999 г.): участник слёта мог обнаружить, что, скажем, для члена РКРП Виноградова член РПК Марков идейно ближе, чем член РКРП Шапинов, а для члена ВКПБ Геварина беспартийная госкаповка Стрехнина идейно ближе члена ВКПБ Яворской. Подписали «Маоистскую платформу» в
Схема 2. «Генеалогическое древо» коммунистического движения.
«Чистого марксизма» сегодня не существует и не может существовать, что бы ни утверждали некоторые товарищи. Учение Маркса и Энгельса было развито (Ленин) или ревизовано (Бернштейн), но никто не оставил его в нетронутом виде, ибо это требовало бы отбросить все новое, что принесло развитие общества. Так, создание теории относительности не отменило действие законов Ньютона, но если бы сегодня запуск межпланетных аппаратов и разработку ядерных реакторов доверили верным «ньютоновцам», результаты были бы катастрофические. Теория может совершенствоваться или вырождаться, но она не стоит на месте. Создание СТО и ОТО было развитием ньютоновской физики, выдумки на тему «земля вогнутая» — её «ревизией» (это нам кажется, что подход лидеров II Интернационала — и Зюганова — так же ставит всё с ног на голову, для них дело обстоит противоположным образом, поскольку они перешли на буржуазную почву).
Не может быть и «чистого ленинизма», а «чистый сталинизм» существует у нас лишь благодаря тотальному незнакомству с более поздними течениями. В мировом масштабе он давно распался на маоизм (творческий сталинизм), ходжаизм (догматический сталинизм) и брежневизм (ревизованный сталинизм). То же происходит и неизбежно произойдет в России, сегодняшний русский сталинизм подобен полю с ещё не распустившимися бутонами цветов, не проявившими ещё себя во всей полноте.
«Великая Полемика», определиться по отношению к которой — долг всякого честного коммуниста, началась 5 апреля 1956 г. публикацией статьи «Об историческом опыте диктатуры пролетариата». Она касалась, прежде всего, вопросов диктатуры пролетариата, трактовки «мирного сосуществования», оценки роли Сталина. Однако китайские коммунисты не ограничилась только борьбой за «чистоту линии» против хрущеских извращений. В ходе войны, полемики против современного ревизионизма и разворачивания Культурной Революции Председатель Мао выдвинул положение о в диалектике («Дело не в том, что можно найти или не найти противоречие, а в том, что общество наполнено противоречиями»), теорию народной войны, теорию трёх миров и, главное, теорию продолжения революции при диктатуре пролетариата, основанную на положении о возникновении новой буржуазии внутри самой коммунистической партии.
На протяжении 20 лет вместе с КПК выступала Партия Труда Албании. Её лидер Э. Ходжа может претендовать на звание «чистого сталиниста», поскольку он никогда на самом деле не видел необходимости двигать теорию вперёд и отвергал все попытки китайских товарищей на этом пути. Пока был жив Мао, Ходжа придерживал свою критику и чёткого разделения на маоистов и ходжаистов не было. Компартии обычно называли себя «марксистско-ленинскими» в Европе и «революционными» в Америке. В мае 1968 г. «маоисты» в Париже действовали по ходжаистскому образцу: хотя студенты на улицах орали про «Lutte ouvrier», они игнорировали их движение, продолжая твердить, что революцию совершат только рабочие. Впрочем, вскоре они включились в борьбу, но задержка была фатальной ошибкой.
После 1976 г. Ходжа открыто высказывает свои претензии к маоистам. Их можно сформулировать в следующих пунктах:
- Маоисты недостаточно энергично борются против ревизионизма;
- Маоисты проявляют мягкость, не судят и не расстреливают политических противников, даже публикуют их — напр., в Китае были опубликованы речи Хрущева («Дело в том, чтобы встряхнуть людей, а не в том, чтобы перебить побольше!» — Мао Цзэдун);
- Маоисты критиковали Сталина и выдвинули территориальные претензии к СССР («Сталин иногда понимал диалектику, а иногда не понимал», «мы признаём наличие в социализме противоположных явлений, а вот Сталин был метафизиком и страдал субъективизмом» — Мао Цзэдун);
- Маоисты не обращают внимания на подготовку революции в империалистических странах («Европа, по мнению Китая, уже непригодна для революции. По мнению Чжоу [Эньлая], мощные демонстрации и забастовки европейского рабочего класса гроша ломаного не стоят» — Э. Ходжа);
- Маоисты раздувают культ Мао («Наша эпоха — это эпоха, великим знаменем которой являются идеи Мао Цзэдуна» — один из «банды четырех» Яо Вэньюань);
- Великая Пролетарская Культурная Революция начата не… решением партии («Подобные решения может принимать и подобные действия может предпринимать только Центральный Комитет партии» — Э. Ходжа.
Мы не будем здесь исследовать обоснованность этих обвинений, а только отметим, что антиревизионистское направление раскололось на два течения. Сами маоисты разделились на «левых маоистов» (или собственно маоистов) и «правых маоистов» (дэнистов), которые имеют наглость утверждать, что руководствуются идеями не только Дэн Сяопина, но и Мао. На деле дэнисты ушли вправо не меньше еврокоммунистов.
Современные российские компартии, в отличие от их отдельных членов, в эту схему не укладываются, у них схема своя, уходящая корнями в перестроечные годы. Это заставляет предположить, что формирование их системы ещё далеко от завершения.
