Террор — последняя надежда
В бессильно дрочащей стране,
Но вспышка гнева неизбежно
Потонет в собственном говне.
Сыграет Подлость с Верой в карты,
Поймает Совесть на живца,
Любимец нынешнего стада —
Актёр Паршивая Овца.
Найдет он сто одну причину,
Чтоб шаг за шагом отступать,
Смотря в глаза почти наивно,
Без сожалений предавать.
Больные местью наши взгляды
Чуть-чуть прикроют дверцы век,
Мы за искусственной преградой
В ладони ловим чистый снег.
Начертит иней горьких строчек
Узоры-руны на стекле,
Достойно встретит час полночный
Тюрьму в холодном серебре.
Источено тело дрянной тюремной чесоткой.
Клещи дурных предчувствий прогрызают глубоко ходы,
Волны чужих депрессий лупят прямой наводкой,
Привет вам, создания света, они же создания тьмы.
Секунда сансары ползет за секундой устало,
Живу в духоте истеричной предгрозовой,
Привычно дурачусь, но мыслю и чувствую яро,
Успешно и жёстко забыта дорога домой.
Заложник ненужный залапанного альтруизма
Подцепит в неволе гнилую проказу добра,
И мнительно жизнь расчленит сквозь старую призму,
И в друге каждом втором, точняк, встретит врага.
Когда мудрецы с треском копья тупые ломают,
Когда многочисленны творческие кропали,
И кто ублажён, о страждущих вспомнить желает,
Тогда я икну и браги мучу метра три.
Слепые котята ползут по туннелю.
В рулоны бумаги уходят недели.
Зрачок детский кубик он в мусорном баке.
Веселый куст ганджи на поле где маки.
Кишка налегке: ты по жизни убита;
Стишата, крупа из дырявого сита.
Мы — физическое истощенье.
Мы — духовная деградация.
Нас нет — уверены те, кто думает,
Что всё идёт так, как надо,
Кто всегда делает, что положено.
Но мы здесь — слышите, как
Мы копошимся и кипишуем,
Злобные комочки страха и ненависти.
Глядите как бы не превратились
В селевую лавину, а вы —
В сожжённый нами мусор…
…
Чур, если жечь — я первая.