И тут появляется русский (или обрусевший) господинчик и заявляет, что поднимать национальный вопрос означает лить воду на мельницу буржуазии, что национальные чувства угнетённых народов реакционны, а их ассимиляция русскими сближает и сплачивает пролетариат и, таким образом, приближает революцию. Этот господинчик может очень рьяно размахивать красным флагом и говорить ещё очень много правильных и неправильных слов. Он может даже оказаться рабочим — допустим даже это, перед тем как всё-таки определить его как великодержавную гниду. Насильственная унификация — это последнее в чём нуждается мировой пролетариат.
Господинчик давно привык к русскому языку и кириллице, его пальцы помнят раскладку клавиатуры «йцукенг», а язык — вкус водки и кваса. Он чтит своих национальных героев, а за вдохновением обращается к своим национальным поэтам. Он без запинки называет поля и леса в границах своей колониальной империи «русскими». Тысячи таких мелочей, определяющих его бытие, он — совершенно безосновательно — считает вненациональными, общими, само собой разумеющимися. Поэтому он очень легко делает свои космополитические высказывания — пока ничто не угрожает его собственной национальной идентичности.
Но стоит затронуть эту струну, как этот до мозга костей «интернационалист» показывает своё националистическое нутро. Он приветствует поглощение русским народом национальных меньшинств, но очень болезненно реагирует на попытки прибалтийских правительств организовать ассимиляцию русского населения через языковую политику. Он безразличен к расчленению бурятского этноса между тремя регионами, но крайне озабочен перспективой расчленения РФ. Его не волнует скупка Москвой предприятий в российской провинции и постсоветской сфере влияния, но в высшей степени возмущает международное переплетение нефтяных капиталов. Нужны ли ещё доказательства того, что для господинчика русский народ представляет собой сверхценность, недоступную критике, а значит никакой он не марксист, а самый что ни на есть националист, маскирующийся якобы антинационалистическими речами.
Право трудящегося человека говорить и воспитывать детей на своём языке, хранить историческую память своего народа, жить своей национальной жизнью — это элементарное демократическое право. Его ущемление — это инструмент, отягощающий систему капиталистической эксплуатации. Его реализация — шаг к новому миру, без неравенства и угнетения.
Наконец, следует обратить внимание на вопрос, что же такое это пресловутое «сближение» разных народов. Является ли усвоение одним народом языка и привычек другого их «сближением»? Вовсе нет! И тут мы призовём на помощь такого специалиста по национальному и языковому вопросам как И.В. Сталин. Троцкисты и националисты совместными усилиями создали Отцу народов такой имидж имперца и диктатора, что всякому левому должно быть стыдно проявлять меньший «либерализм», чем у него. Обратимся к работе «Национальный вопрос и ленинизм» — вся она заслуживает внимания, но здесь придётся ограничиться некоторыми выдержками.
«У нас, в нашей стране, давно уже уничтожен национальный гнёт, но из этого вовсе не следует, что национальные различия исчезли и нации нашей страны ликвидированы» — пишет Сталин. — «У нас, в нашей стране, давно уже ликвидированы национальные государственные перегородки с пограничной стражей, с таможнями, но из этого вовсе не следует, что нации уже слились и национальные языки исчезли, что эти языки заменены каким-то одним общим для всех наших наций языком» (Соч., т. 11, сс.
Далее он цитирует своё выступление в Коммунистическом университете народов Востока:
«До сих пор дело происходило так, что социалистическая революция не уменьшала, а увеличивала количество языков, ибо она, встряхивая глубочайшие низы человечества и выталкивая их на политическую сцену, пробуждает к новой жизни целый ряд новых национальностей, ранее неизвестных или мало известных. Кто мог подумать, что старая царская Россия представляет не менее 50 наций и национальных групп? Однако, Октябрьская революция, порвав старые цепи и выдвинув на сцену целый ряд забытых народов и народностей, дала им новую жизнь и новое развитие» (там же, с. 344).
Обратите внимание! Социалистическая революция не «сближает» нации так, что они сливаются в одну, она сближает их так, что каждая получает возможность развить в себе самое лучшее и прогрессивное, ибо в каждой из них обязательно имеются такие элементы, до некоторой степени уникальные и ценные для всего человечества.
Заметим также, что наивным расизмом было бы отказывать какому-либо народу, сколь угодно заблудившемуся и деморализованному, в самостоятельной буржуазной и пролетарской будущности. История показывает, что как передовая нация может обрушиться и погрузиться в хаос, так и отсталая и, казалось бы, вытесненная с арены истории может вновь воспрять и обрести новое самосознание, показывая примеры борьбы за демократию и социализм. Уж русским-то, с их головокружительными взлётами и падениями, должно быть смешно с этим спорить. Тут уместно будет для отчасти иронического контраста со Сталиным напомнить, что и Троцкий придерживался такого же мнения:
«Что характеризует большевизм в национальном вопросе, это то, что он относится к угнетённым нациям, хотя бы и самым отсталым, не только как к объекту, но и как к субъекту политики. Большевизм не ограничивается признанием за ними «права» на самоопределение и парламентскими протестами против попрания этого права. Большевизм проникает в среду угнетённых наций, поднимает их против угнетателей, связывает их борьбу с борьбой пролетариата капиталистических стран, учит угнетённых китайцев, индусов или арабов искусству восстания и берёт на себя полноту ответственности за эту работу перед лицом цивилизованных палачей. Здесь только и начинается большевизм, т.е. революционный марксизм в действии» (Немецкая революция и сталинская бюрократия).
Маоисты могли бы подписаться под этими словами с оговоркой относительно того, что поднявшийся на борьбу народ ни в коем случае не может считаться «отсталым», как бы не были неразвиты или разрушены его производительные силы. Однако мы идём дальше и провозглашаем себя, где бы мы ни были, политическими представителями в первую очередь угнетённого мирового пролетариата, т.е. рабочих и крестьян «третьего мира», рассматривая их как главную силу борьбы против империализма и капитализма.
Возвращаясь к Сталину, следует отметить, что он
«выступал против людей типа Каутского,… который, подобострастно восхваляя ассимиляторскую «работу» немцев в Чехии, легкомысленно утверждает, что чехи почти что онемечены, что чехи, как нация, не имеют будущности» (Соч., т. 11, с. 344).
Об этом следовало бы вспомнить сегодняшним наследникам Каутского, галдящим, особенно в связи с противостоянием Ющенко и Януковича, о мнимой несостоятельности украинской нации и украинского языка.
Почему же так получается, что классики марксизма единодушно выступали за языковое разнотравье? Да потому, что «сближение» через поглощение (будь то насильственное или формально мирное) даёт нам только видимость единения, а в действительности способствует ещё большему разобщению пролетариев и ещё большей свободе империалистической буржуазии. При буржуазных порядках, а они, в известной мере, сохраняются и в социализме, наличие множества различных языков полезно для развития общепролетарского сознания. Ибо мультикультурализм обеспечивает гибкость мышления, он позволяет обойти семантические ловушки, созданные за тысячелетия в каждом отдельном языке потребностью правящих классов.
Говорят, человек живёт столько жизней, сколько он знает языков. Поэтому ассимиляция в некотором отношении равноценна геноциду.
«…Политика ассимиляции безусловно исключается из арсенала марксизма-ленинизма, как политика антинародная, контрреволюционная, как политика пагубная» — категорично утверждает Сталин, клеймя, в частности, «царско-русских руссификаторов и немецко-прусских германизаторов» (там же, с. 347).
Будучи материалистом, Сталин соответственно ставит вопрос об отмирании национальных языков и замене их общим для всех мировым языком — не как о предпосылке, а как о дальнейшем следствии формирования мирового социалистического хозяйства.
«…Партия поддерживает и будет поддерживать развитие и расцвет национальных культур народов нашей страны… …Мне кажется, не так уж трудно понять, что никакой иной политики в национальном вопросе… не могут вести ленинцы, если, конечно, они хотят остаться ленинцами» — заключает он (сс. 354 и 355), как бы отвечая тем товарищам, которые полагают, что «национальным бывает только бескультурье, культура же всегда интернациональна».